Так светит свет ваш пред людьми. Чтение и изучение библии в группе. Христос объединяет нас всех

Николай ГАВРИЛОВ

Свет… Какое емкое и трудно постигаемое слово.

Правда, нам оно сегодня мало о чем говорит. Ну что тут думать? Свет и есть свет — и никакой загадки. Мы настолько привыкли к нему, что другого понимания этого слова и не представляем себе. Идем ли мы по улицам городов и сел — вокруг видим свет. Миллионы автомобилей на наших магистралях — и все снабжены светом.

Но представим себе такую ситуацию: на распределительном пульте электростанции внезапно случилась серьезная авария. Мгновенно обширный район местности погрузился во мрак. В домах отключились холодильники и телевизоры; не работают никакие электроприборы; отключились жизненно важные узлы; остановились котельные; перестала поступать вода в водопровод… В квартирах стало холодно, темно, сыро, неуютно… А кругом — кромешная тьма.

Испытав подобное, мы, наверное, гораздо выше оценили бы преимущества света.

Не в подобном ли состоянии когда-то находилась наша планета, красавица Земля. Библия говорит: «3емля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною…» (Быт. 1:2) И вдруг раздался повелительный голос Творца: «… да будет свет. И стал свет». Не об этом ли моменте говорится и в другом месте Писания: «…все сыны Божие восклицали от радости» (Иов. 38:7)?

Да, к радости были весьма веские причины. К слову, мы можем только пожалеть о тех ангелах, которых Бог, «связав узами адского мрака, предал блюсти на суд для наказания» (2 Пет. 2:4). Незавидная картина: тысячелетиями пребывать во мраке.

Мне невольно вспоминаются девяностые годы двадцатого столетия. Живя на юге Казахстана, мы часто испытывали длительные перебои со снабжением электроэнергией. Такие обстоятельства невольно создавали картину надвигающегося бедствия. Нет света, нет тепла, нет уюта. Гаснет надежда, колеблется уверенность в завтрашнем дне, у многих разочарование переходит в отчаяние. Переживая это и наблюдая за всем происходящим, я невольно переключился в мыслях на более серьезную проблему, проблему глобальную, охватившую весь земной шар, — это Свет Божий на земле.

Христос говорил Своим ученикам: «Вы — свет мира». Безусловно, ученики сами не являлись источником небесного Света. Подобно луне, отражающей ночью на землю свет солнца, они только преломляли, только отражали сияние Того, Кто в Библии назван истинным Светом. И Им является Сам Иисус Христос, поставивший перед Своими учениками задачу: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мтф. 5:16). Вы слышите «Так да светит…»? Это не просто пожелание, даже не просьба. Это повеление Того, Кто Сам повелел из тьмы воссиять свету, кто «озарил наши сердца, дабы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа» (2 Кор. 4:6).

Хотелось бы особо отметить, что мы, приняв верой Иисуса Христа, получили свободу от власти тьмы и стали чадами света. Об этом предельно ясно написал Апостол Павел: «Ибо все вы сыны света и сыны дня: мы не сыны ночи, ни тьмы» (1 Фес. 5:5). И далее, обращаясь к тем, кто призван быть сынами света, Апостол настоятельно побуждает: «Поступайте, как чада света» (Еф.5:8).

Представим себе, что солнце, однажды вечером скрывшись за горизонтом, никогда больше не взойдет над землею. Мир бы немедленно погрузился в кромешную тьму со всеми последствиями. Не так ли и в духовном плане? Что станет, если Церковь Христа, сыны света, которые должны сиять среди строптивого и развращенного рода, как светила в мире, вдруг перестанут светить? Разве мы не слышим сегодня многоликий шум голосов, категорично заявляющий, что христианство в наше время вырождается, что оно не несет в себе подлинного света.

Ну, а все-таки… Разве мы не должны задумываться, и притом очень серьезно, о состоянии нашего духовного света? Разве у нас не бывает духовных аварий, после которых мы сильно тускнеем, а то и совсем перестаем гореть? Не об этом ли так строго предупреждал Своих учеников Христос, говоря: «Итак смотри: свет, который в тебе, не есть ли тьма?» (Лук. 11:35)

Сегодня мы, живя в Америке, очень свободной стране (да это не только в Америке), невольно и незаметно теряем столетиями выработанные божественные стандарты и библейские нормы поведения и жизни евангельских христиан. Это, во-первых, наши отношения к священным богослужениям. Как легко мы сегодня можем оставить воскресное собрание и провести время в увеселительной компании в каком-нибудь парке или на океане. Во-вторых, как легко мы отказываемся от того или иного нам вверенного служения в церкви, ссылаясь зачастую на очень малозначительные причины. Вполне понятно, свободным быть от всяких обязанностей гораздо лучше, чем чувствовать себя всегда должным. А посмотрите, с какой жаждой мы посвящаем себя различным увеселениям, особенно молодое поколение христиан. Это и интернет, и различные компьютерные игры, и спортивные мероприятия, и многие автомобильные круизы, и многое, многое другое. И все это в ущерб нашего служения Богу.

О нашем внешнем обличии даже говорить опасно. Я как бы предвижу гневные голоса: «Мы живем в Америке и не должны отделяться от ее культуры и традиций». Может быть и так… Ну, а если эта культура и традиции от диавола? Если они крайне греховны? Когда видишь наших молодых братьев с длинными, как у женщин, волосами на голове, а сестер — с мальчишескими стрижками, как назвать это? А посмотрите на изобилие косметики и украшений. А как назвать крайне нецеломудренное обнажение некогда стыдливо покрываемых частей тела? Разве это не бесстыдство? Вот все это и является тем, о чем говорил Христос: «Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?» (Мтф. 6:23)

Нужно отметить, что люди века сего прекрасно знают, что нам можно и что — нельзя. Вспоминается рассказ одной сестры. Живя еще в СССР и будучи незамужними, три подруги-христианки любили ходить в кино. Прячась от своих единоверцев, они покупали билеты и только в кинозале, проскользнув туда с оглядками и предосторожностями, успокаивались от страха быть увиденными «своими». Однажды они таким же образом уже прошли в зал и стали усаживаться на свои места. Неожиданно с переднего ряда поворачивается знакомая соседка и громко спрашивает: «А вам разве можно ходить сюда??» (Ну, как с Валаамом. Помните, и бессловесная ослица заговорила?) Сестры были потрясены, сконфужены. Они, тотчас покинув зал, прибежали домой и, каясь в слезах, просили прощения у Бога.

«Если свет твой — тьма…»

Пусть это предупреждение Господа всегда стоит перед нашими глазами, чтобы не оказаться свечой коптящей, дымящей, а то и совсем погасшей.

Церковь Христова! Мы живем в последние времена, времена тяжкие. Мир все стремительнее погружается в страшную тьму растления. Похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, это извечное оружие диавола, буквально пленили большую часть человечества. Отовсюду мы слышим македонский крик: «Дайте Свет!» (Гимн № 1032)

Каков будет наш ответ? Готовы ли мы выполнить поручение нашего Господа? Ведь наше назначение: «Вы — свет мира!» Или мы уже привыкли жить под сенью житейского мрака? Ужели мы выберем показное религиозное прозябание без света, без тепла, без горения и откажемся от могучей силы Света Христова?

Дай Бог многим христианам сегодня очнуться, прозреть, поправить свои светильники!

Чутко прислушаемся к набатному призыву Слова Божия: «Ночь прошла, а день приблизился: итак отвергнем дела тьмы и облечемся в оружия света. Как днем будем вести себя благочинно, не предаваясь ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа, и попечение о плоти не превращайте в похоти» (Рим. 13:12-14).

Дневники, письма, воспоминания

30 мин.

Дело Божие всегда делалось множеством людей. Это были очень разные люди. Различно было и их служение, по-разному сложилась их прижизненная и посмертная судьба. Одни обрели мировую известность, о других знают лишь немногие, имена третьих помнит теперь один только Бог. Но все они, каждый в меру своих сил, способностей и возможностей, вносили в это великое дело свой вклад, и к каждому из них относятся слова Христа: Вы - соль земли (Мф 5: 13) .

Об одной из частиц этой соли пойдет речь в предлагаемых записках. Кузьма Иванович Смирнов, затем инок Кирилл, к концу жизни - архимандрит Кирилл, на пороге смерти - схиархимандрит Косма, - так звали этого человека. Поскольку я знал его как о. Кирилла, в дальнейшем буду именовать его только так.

Должен признаться, чрезвычайно долго и неохотно приступал я к написанию воспоминаний об о. Кирилле, уступая лишь настойчивым просьбам архимандрита Виктора (Мамонтова), составителя жития о. Кирилла. На то у меня были веские причины.

И все-таки я пишу. Дело в том, что меня с о. Кириллом связывали несколько особые отношения. Я не был ни его коллегой по службе, ни его пасомым. Я был ремонтником-строителем, прорабом, снабженцем и рабочим в одном лице, выполнявшим в течение двух лет работы в Спасо-Преображенской пустыньке по заказу о. Кирилла. Это были последние два года его жизни. Мне приходилось подолгу жить в домике о. Кирилла, в соседней с ним комнате, обедать и ужинать вместе с ним. Может быть, мне из моего положения удалось заметить какие-то черты характера и особенности о. Кирилла, которые позволят немного дополнить образ старца, воссозданный в воспоминаниях других знавших его лиц. Если это окажется так, смогу считать, что мой скромный труд при всех его недостатках все же проделан не зря.

С каждым годом все меньше остается на свете людей, знавших о. Кирилла при жизни. Поэтому для тех, кто не видел его, начну свой рассказ с описания внешности о. Кирилла. Внешность его была на редкость обыденной, никак не вяжущейся в представлении большинства людей с высоким чином архимандрита, а тем более с образом старца, пользующегося огромным авторитетом среди народа и имеющего репутацию прозорливца. Это был человек очень маленького роста, тщедушный, быстрый и легкий в движениях, что, впрочем, характерно для людей его комплекции. В нем не было даже намека на какую-то респектабельность или солидность. Под стать фигуре был и голос - слабенький тенорок, и одежда, всегда чистая, опрятная, но предельно дешевая и далеко не новая. Сразу было видно, что своей внешности этот человек не придает ни малейшего значения. Было бы только в пределах приличия - и достаточно.

Во всем этом совершенно заурядном облике была только одна необычная деталь - взгляд его маленьких светло-серых выцветших глаз. Взгляд этот я ощущаю на себе до сих пор. Никогда я не видел этот взгляд равнодушным, безразличным. На каждого человека о. Кирилл смотрел очень внимательно, с чувством глубокого уважения и интереса. Это был взгляд снизу вверх не только в буквальном, но и в переносном смысле.

Вероятно, это покажется странным - в глазах о. Кирилла мне виделось иногда какое-то детское - именно детское - любопытство. Такими глазами ребенок, впервые попавший в зоопарк, смотрит на слона, о котором ему заранее известно, что это существо очень большое и хорошее. Так же и о. Кирилл был убежден, что в каждом человеке изначально заложено нечто большое и хорошее, и он, о. Кирилл, непременно должен это хорошее рассмотреть.

Одной из главных черт характера о. Кирилла была его постоянная и исключительно активная нацеленность на добро. Он непрерывно искал и находил возможность чем-нибудь помочь людям, сделать им что-нибудь приятное. Отсюда и эта постоянная внимательность во взгляде: что человеку требуется? что можно для него сделать?

Любимым занятием о. Кирилла было делать подарки, пусть хоть и незначительные. Люди, со всех концов приезжавшие в пустыньку, несли о. Кириллу кто что мог, от крупных денежных сумм до всякой мелочи, и он все это пускал в дальнейшее обращение. Я, например, получил от него в подарок скромную рясу, новые хромовые сапоги, перочинный ножик, брелок для ключей и монтажный пояс.

Много лет спустя после смерти о. Кирилла я узнал, что первым его послушанием на Валааме, откуда он начинал свой иноческий путь, было послушание гостиничное. Его обязанностью было размещать прибывающих в монастырь паломников и обеспечивать им максимум возможного комфорта. Мне кажется, именно это послушание как нельзя больше соответствовало натуре о. Кирилла. Любовь к этому послушанию он пронес через всю свою жизнь и сохранил до самых последних дней. Как он выполнял его, будучи уже глубоким старцем и архимандритом пустыньки, - тому я был свидетелем.

Ко времени, описываемому мной, пустынька и ее архимандрит приобрели известность уже далеко за пределами Латвии. Постоянно в пустыньке находились люди из самых различных точек страны, а в праздник их наезжало столько, что обеспечить всех ночлегом становилось весьма трудным делом. Этим каждый раз о. Кирилл занимался лично. После всенощной в канун праздника о. Кирилл, обычно ложившийся спать рано, бодрствовал до поздней ночи, обходя все монастырские помещения, где располагались приезжие. Кухонька, в которой я ночевал, находилась перед кельей о. Кирилла, так что все передвижения его между своей кельей и прочим миром проходили перед моими глазами. Финал был всегда одинаков. Перед тем, как вернуться окончательно на ночь к себе, о. Кирилл забирал свои подушки и одеяло и кому-то их относил…

Таково было отношение старца к земным потребностям людей. А каким оно было к их духовным запросам? На это мне ответить неизмеримо труднее. Беседы духовного наставника со своими подопечными происходят обычно один на один, а содержание их редко сообщается третьему лицу. Тем не менее одно я могу утверждать совершенно определенно: к своей все увеличивающейся славе святого человека и прозорливца о. Кирилл относился явно скептически. Однажды он мне пожаловался: «Вот, приехала одна женщина. Рассказала мне про свою жизнь с мужем и спрашивает: разводиться с ним или нет? А что я могу ответить? Что я, пророк, что ли?»

Эти слова весьма характерны для о. Кирилла. Он упорно не желал брать на себя навязываемую ему роль ясновидца и судьи. Поначалу мне казалось странным, что человек в его возрасте, в его положении, с его духовным опытом не пытается наставлять людей, учить их, как жить. По крайней мере, ни меня, ни тех, с кем в моем присутствии о. Кирилл беседовал, он наставлять не пытался. Будучи старцем-архимандритом, в душе он остался таким же простым, смиренным, ни на что не претендующим добрым парнем, каким он когда-то надел на себя подрясник послушника. И это дается далеко не каждому. Испытание властью и славой - самое тяжкое испытание. О. Кирилл на склоне лет выдержал это испытание в совершенстве, причем, как мне кажется, без всякого труда и скорее всего даже не почувствовав. Было ли это результатом врожденного иммунитета или долгого непрерывного совершенствования - ведомо одному Богу.

Со временем я понял, что быть другим о. Кирилл просто не мог. Это была исключительно цельная натура, человек, раз и навсегда принявший определенную жизненную концепцию и всегда во всем этой концепции следовавший. Поэтому все его слова и поступки, даже малопонятные и странные на первый взгляд, при более внимательном рассмотрении оказывались совершенно логичными и единственно соответствующими его натуре. В определенной мере они даже были предсказуемы. О. Кирилл всегда говорил и делал только то, что соответствовало его принципам, и никогда не говорил и не делал ничего другого.

Попытаюсь изложить эти принципы в той части, в какой они касались его отношения к людям, и в той мере, в какой я их понимаю. Да простит меня о. Кирилл, если я в чем-то ошибусь. Эти принципы были столь же просты, сколь и всеобъемлющи. С одной стороны - это абсолютное смирение, сознание своего недостоинства, своей, так сказать, малости. С другой стороны - вера в презумпцию добра в человеке и в конечное торжество этого добра. В каждом человеке о. Кирилл видел прежде всего создание Божие, а раз так - значит, доброе начало в нем первично и в конце концов должно восторжествовать. Для этого нужно только одно - делать человеку добро. Это поступающее извне добро обязательно вступит во взаимодействие с добром, заложенным внутри человеческой души от Бога. Многократно умножаясь, именно добро станет определяющим человеческое бытие и принесет плод.

О. Кирилл не обладал ни большим образованием, ни даром проповедника, ни книжной мудростью. Но он обладал той особой, высшей мудростью, которая дается только тому, кто прожил долгую жизнь в единении с Богом и Евангелие воспринял сердцем. Той мудростью, о которой сказано: Мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, потом мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицемерна (Иак 3: 17) . О. Кирилл понимал, что человеку ничего нельзя навязывать, никуда нельзя его тащить силой. Человек до всего должен дойти сам. Можно и нужно лишь навести его на размышления.

О. Кирилл, этот, в сущности, «темный» монах (по своим анкетным данным), был человеком уникальной внутренней культуры, интеллигентом высшей пробы. В нем было сочетание глубокой веры, доброты и внутренней культуры. Только эти три составляющие, взятые вместе, способны создать полностью гармоничную, духовно совершенную личность.

Не знаю почему, но в известных мне жизнеописаниях православных церковных деятелей, как канонизированных, так и просто признанных авторитетами, третьей составляющей - внутренней культуре - уделяется очень мало внимания или не уделяется вовсе. Быть может, она предполагается как нечто само собой разумеющееся при наличии первых двух или считается чем-то второстепенным. А может быть, пренебрежительное отношение к ней и есть одна из причин, приведших русскую православную церковь к тому положению, в каком она находится ныне? Во всяком случае я убежден, что всякий человек, а тем более пастырь, при всех прочих великих достоинствах, без обладания внутренней культурой неизбежно несет на себе печать ущербности. И если меня спросят, что более всего кажется мне замечательным в о. Кирилле, я без колебания отвечу: душевная культура. Наверное, потому, что сейчас это самый большой дефицит. Возможно, именно она подсказала о. Кириллу тот путь служения людям, который был для него самым подходящим и давал наилучшие плоды. Это путь, указанный Христом в словах: Да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного (Мф 5: 16) . Проповедь о. Кирилла была проповедью делом.

Целесообразно будет рассказать, как осуществлялись принципы о. Кирилла на практике, в ходе нашей работы в пустыньке и в процессе общения с ним в связи с этой работой.

Пару лет назад мой старый товарищ, принимавший активное участие в восстановлении Данилова монастыря, рассказал мне о порядках, установленных для работавших там бригад, подчиненных монастырской администрации. За опоздание на работу более чем на 15 минут на первый раз следовало предупреждение, на второй - увольнение. При появлении на работе хотя бы однажды с видимыми признаками похмелья (не говоря уже о нетрезвом виде!) расчет выдавался немедленно. Курение категорически запрещалось на территории монастыря, даже на высоте, на лесах.

По отношению к Данилову монастырю пустынька была антимиром. Каждый из нас приезжал на работу, когда хотел и когда мог. Ведь мы почти все были связаны с гражданской работой и для пустыньки могли использовать только выходные и отпуск. Курение разрешалось всюду, кроме, естественно, храма. Часто, когда мы вечером сидели на открытой веранде домика о. Кирилла и нас особенно одолевали комары, этот бич пустыньки, о. Кирилл сам говорил нам: «А вы покурите - они и улетят».

Единственный вопрос, над которым о. Кирилл немного призадумался, - можно ли нам работать в праздники. Решение было такое: поскольку на гражданской работе работают и в эти дни, мы не должны работать только пока идет литургия. После нее - пожалуйста. Пост для нас был отменен на все дни. О. Кирилл, сам строгий постник и вообще чрезвычайно воздержанный и непритязательный в еде, сразу же решительно объявил, что рабочий человек без мяса не может. Его келейница мать Амвросия регулярно готовила для нас мясную пищу в дополнение к монастырским харчам. Колбаса была в запасе постоянно, равно как и водка. На этом последнем предмете необходимо остановиться особо.

Проблему пьянства, не первое тысячелетие стоящую перед человечеством, для нашего маленького коллектива о. Кирилл решил просто и гениально: он предоставил нам возможность пить столько, сколько мы хотим. Водка не только каждый раз подавалась к столу, но и постоянно стояла в количестве нескольких бутылок на полке в упоминавшейся мною кухоньке. В любое время мы могли пить по потребности, тарелка с закуской - хлебом, огурцом и колбасой - всегда была на столе. Но, представьте себе, никто из нас ни разу предоставленным нам правом не злоупотребил. Ибо здесь была та степень доверия к человеку, которую невозможно обмануть, не почувствовав себя свиньей в собственных глазах.

О. Кирилл сам постоянно следил, чтобы запас не оскудевал, и просил меня также своевременно сообщать, когда надо его восполнить. Он говорил: «Пиво расслабляет, водка укрепляет», хотя сам явно ни в том, ни в другом не был знатоком. Впрочем, когда в жаркий летний день я как-то высказался, что хорошо бы выпить пивка, оно было нам незамедлительно доставлено. О. Кирилл не ставил знака равенства между употреблением алкоголя и пьянством.

Поздней осенью, когда уже шел снег, а мы еще продолжали работу на фасадах, расход водки возрастал, но это уже была производственная необходимость: без регулярного подогрева изнутри мы попросту не смогли бы закончить работу. Продрогшие, а то и промокшие, мы приходили на кухоньку, выпивали по стопке, несколько минут отогревались и шли работать дальше. При этом каждый из нас так строго соблюдал допустимую норму, как, вероятно, не соблюдал ее больше нигде.

Оказывается, принцип доверия к людям не только прекрасен сам по себе, но и способен дать отличные практические результаты. Ремстройбригада пустыньки была единственной в моей жизни, в которой никто никогда не был пьян.

Завтракали мы обычно порознь, о. Кирилл в это время находился в церкви. За обедом мы собирались вместе, о. Кирилл часто обедал с нами. Обедали быстро, затем работали до темноты - нам ведь приходилось дорожить каждым часом, а за ужином собирались вновь, и тут уже о. Кирилл присутствовал каждый раз. Только за ужином мы могли расслабиться после долгого трудового дня и пообщаться друг с другом. Конечно же, о. Кирилл не мог упустить возможности участвовать в этом. На стол ставилась простая, но всегда вкусная и обильная закуска, наполнялись рюмки, до отхода ко сну еще оставалось достаточно времени, и мы спокойно обсуждали текущие дела, наши проблемы и вообще говорили о чем угодно.

О. Кирилла нельзя было назвать разговорчивым человеком, но и молчальником он не был. Все же он предпочитал слушать, а не говорить. О чем бы ни шла речь, он слушал всегда с интересом, не прерывая говорившего и лишь изредка задавая вопросы. Он никогда не пытался завладеть инициативой в разговоре, направить его в удобное для себя русло. О себе, о своей жизни о. Кирилл не говорил ничего или почти ничего, но на вопросы отвечал охотно, давая краткие и исчерпывающие ответы. Делал он это не из скрытности, которой в нем не было, а просто из опасения, что его рассказ может быть нам неинтересен и мы будем вынуждены слушать его из вежливости, в ущерб тому, о чем хотели поговорить сами. Ведь мы были людьми другого поколения, из другого мира, и он, слушая нас, стремился на закате своих дней понять этот мир, из которого ему вскоре предстояло уйти. Он создавал обстановку, в которой каждый мог чувствовать себя совершенно свободно, естественно, быть самим собой.

За ужином о. Кирилл позволял себе одну маленькую роскошь: в стакан чая он вливал чайную ложечку бальзама и растягивал его на весь вечер, уверяя, что это очень полезное и целебное питье. Из-за стола вставал первым, оставляя нам возможность еще некоторое время посидеть и поговорить о том, о чем в его присутствии мы считали говорить неудобным.

В технических и хозяйственных вопросах, связанных с проводимыми нами работами, для о. Кирилла неизменно оставались главными принципы полного доверия и уважения к нам. Он никогда не приказывал, не выдвигал никаких обязательных требований или условий. Он только высказывал свои пожелания, то, что ему хотелось бы сделать, а мы говорили ему, насколько и в какие сроки возможно их выполнение. Я был для о. Кирилла авторитетом в ремонтно-строительном деле. Он всегда с вниманием выслушивал мои предложения и почти всегда с ними соглашался. В решение чисто технических вопросов он вообще не вмешивался и полностью полагался на меня.

Никогда я не слышал от него сетований на то, что мы сделали что-то не так или делаем слишком долго. Но мы со своей стороны работали с максимальной отдачей и настолько качественно, насколько нам позволяла наша квалификация. Убежден, что любой человек, имеющий хоть каплю совести, при таком отношении к нему не мог бы работать иначе.

Самый щекотливый вопрос - денежный - решался предельно просто. И здесь все основывалось на абсолютном доверии. О. Кирилл не только никогда не торговался, но и не спрашивал заранее о цене предстоящей работы. Если для приобретения материала мне требовался аванс, я тотчас получал нужную сумму. После доставки материала я называл о. Кириллу фактическую стоимость материала и транспорта, ни разу ее не завысив, а он возмещал эту стоимость с большими процентами. Ни количество, ни качество материалов он не проверял. Это было всецело делом моей совести и компетентности.

Ни разу о. Кирилл не потребовал от меня ни единой расписки, счета, чека или какого-либо другого документа. Работы велись на пожертвования верующих, врученные ими лично о. Кириллу. Никакого документального оприходования этих денег не велось, поэтому не было нужды документально оформлять и их расход.

Когда речь заходила об оплате самой работы, я поступал хитрее. Я предлагал о. Кириллу самому оценить выполненную работу и заплатить нам столько, сколько он считал нужным. Надо ли говорить, что в прогаре мы никогда не оставались.

Таковы были условия, в которых мы жили и трудились в пустыньке благодаря о. Кириллу. Поистине это был антимир в сравнении с тем, где мы живем повседневно. Оказывается, и в таком антимире можно жить и работать не хуже.

Конечно, ни объем работ, выполненных нами в пустыньке, ни их стоимость не могут идти ни в какое сопоставление с Даниловым монастырем. Но возьму на себя смелость утверждать, что и производительность труда, и отдача на каждый затраченный рубль у нас была по меньшей мере не ниже, чем там. Главное же - это была радость подлинного свободного труда в неповторимой, уникальной духовной атмосфере, и я счастлив, что в моей жизни такой период был.

Заканчивая свое повествование, не могу не сказать еще об одной черте характера о. Кирилла, без которой его образ выглядел бы неполным.

Скромный, смиренный монах вроде о. Кирилла в представлении многих - это щепка, плывущая по течению, человек безвольный, не способный настоять на своем, всегда всем и во всем подчиняющийся. Знакомство с о. Кириллом полностью разрушает этот сложившийся стереотип.

В о. Кирилле глубочайшее смирение уживалось с поразительной твердостью и настойчивостью в достижении поставленной цели. Уже само его положение архимандрита пустыньки предопределяло неизбежность конфронтации с монастырским начальством. Будучи духовным руководителем, он не обладал административной властью. Настоятельницей пустыньки является игуменья Рижского монастыря, и все хозяйственные вопросы, в том числе и производство ремонтно-строительных работ, находятся в ее компетенции. Отчасти она может предоставить решение этих вопросов на усмотрение ею же назначенной старшей монахини пустыньки. На долю архимандрита остается только совершение богослужений и духовное окормление монашек. Вполне понятно, что главное внимание игуменья уделяла Рижскому монастырю и основную часть средств, имеющихся в ее распоряжении, расходовала на его содержание. Находящаяся на отшибе пустынька оставалась в положении бедной падчерицы. Между тем пустынька остро нуждалась в проведении хотя бы самых неотложных ремонтных работ. Эти работы о. Кирилл взялся вести за свой счет, не требуя от игуменьи ни копейки. Игуменья неоднократно предлагала ему передать деньги в ее руки, с тем чтобы работы в пустыньке велись под ее эгидой. Эти предложения о. Кирилл каждый раз решительно отвергал, заявляя, что деньги ему вручаются верующими с целевым назначением, именно на ремонт пустыньки, и должны быть истрачены только на это. У него были основания полагать, что, попав в руки игуменьи, они найдут другое применение. Само собой разумеется, что такая ситуация не способствовала улучшению отношений игуменьи и архимандрита, испортившихся гораздо ранее. О том, как это произошло, мне рассказал сам о. Кирилл.

В разгар хрущевского гонения на религию, на рубеже 50-60-х годов, власти решили закрыть Рижский монастырь. Его наиболее молодых и трудоспособных обитательниц предполагалось устроить на работу, а прочих отправить в пустыньку, подальше от людских глаз. В качестве некоторой компенсации было обещано построить в пустыньке водопровод, и даже трубы завезли для него.

В этих условиях монастырское руководство решило предпринять очень мудрый, с его точки зрения, ход - ликвидировать пустыньку. Таким образом отрезались пути к отступлению, и можно было заявить властям, что монахиням просто некуда деваться. Ведь выделить сразу столько мест в доме для престарелых вряд ли было бы возможно, и на какое-то время ценою пустыньки удар от Рижского монастыря был бы отведен. Однако против этого плана категорически восстал о. Кирилл. Каким образом ему удалось выиграть сражение за пустыньку с такими могучими противниками, как игуменья и ее окружение, я не знаю. Об этом о. Кирилл не рассказывал. Но пустынька была сохранена, равно как и Рижский монастырь.

Заключительным штрихом к портрету о. Кирилла может послужить история моего совместного с ним участия в архиерейских богослужениях в пустыньке. Для этого мне придется начать издалека.

Наше первое знакомство с о. Кириллом состоялось очень давно, где-то в первой половине 50-х годов, когда он, еще игумен, служил, кажется, в Рижском монастыре, а затем некоторое время в Кемери. Я же был иподиаконом Кафедрального собора. Виделись мы всего несколько раз, а потом надолго потеряли друг друга из виду.

Встретились мы вновь в начале лета 1966 г., когда я по рекомендации о. Серафима Шенрока был приглашен о. Кириллом для работы в пустыньке. К тому времени он стал архимандритом, а я - заштатным священником. О. Кирилл встретил меня очень тепло, относился к моему сану с гораздо большим уважением, чем я сам, и всегда называл меня только о. Георгием.

Тем не менее его предложение принять участие в архиерейском богослужении, сделанное мне в преддверии Преображения, престольного праздника пустыньки, было для меня неожиданным. В ответ я выразил сомнение в том, что это возможно, и рассказал ему следующее.

Через некоторое время после моего ухода за штат (это произошло в мае 1960 г. в Орске Оренбургской епархии) и возвращения в Ригу аналогичное предложение я получил от своего друга протоиерея Бориса Денисова, в тот период епархиального секретаря и настоятеля Дзинтарской церкви Казанской иконы Божией Матери (впоследствии снесенной), и тоже перед престольным праздником. Я предложил о. Борису предварительно получить на это санкцию архиерея, но он ответил, что никаких возражений быть не может. Придя в храм перед началом богослужения, я все же не вошел в алтарь, а остался на клиросе и попросил о. Бориса испросить на мое сослужение разрешение архиерея. Через минуту он вернулся со смущенным видом и сообщил, что служить я не могу, так как ушел за штат из чужой епархии. Вот если бы из Рижской - тогда другое дело…

Все это о. Кирилл выслушал, как всегда, внимательно и коротко сказал: «Приезжайте и служите». Это было сказано обычным, ровным, спокойным голосом, но в его тоне было что-то, заставившее меня сразу же отбросить всякие сомнения.

Действительно, когда я появился в алтаре, архиерей воспринял это как должное, не сказав ни слова. А ведь это был тот самый епископ Никон, который за несколько лет до этого признал меня к служению непригодным!

С этого дня и до самой кончины о. Кирилла я принимал участие во всех архиерейских богослужениях в пустыньке, проводившихся епископом Никоном, затем архиепископом Алексием и, наконец, митрополитом, в то время архиепископом, Леонидом. Каждый раз о. Кирилл заранее извещал меня о предстоящем архиерейском богослужении (все три архиерея очень любили служить в пустыньке) и выражал уверенность, что я непременно буду. Мало того, он за каждую службу давал мне деньги - «на дорогу», как он говорил. Ему доставляло какое-то особенное удовольствие видеть человека, обычно разгуливавшего по пустыньке в малярной робе, с монтажной цепью через плечо, стоящим в иерейском облачении у престола. О. Кирилл без слов дал мне понять, что в какой бы одежде я ни был, какой бы работой ни занимался, благодать священства остается при мне, с ней я должен считаться и обязан ее уважать. Он вообще очень многое умел объяснить человеку без слов, и так, как мало кто умеет объяснить словами.

Однажды я спросил о. Кирилла, как он относится к тому, что я, священник по сану, работаю как ремонтник-строитель. О. Кирилл на пару секунд задумался, как всегда в таких случаях слегка склонив голову и подперев подбородок кулачком, а потом ответил: «Литургию может отслужить каждый, а на купол залезет не каждый». С тех пор во мне появилось убеждение, что я не погибну, сорвавшись с высоты, ни на работе, ни в горных походах.

Каким образом удалось о. Кириллу воздействовать на трех архиереев, добившись для меня права священнослужения, - не знаю. Знаю только, что мое участие в богослужениях доставляло им серьезные неудобства, поскольку сразу же после смерти о. Кирилла мне было запрещено не только участвовать в службах, но и появляться в рясе при людях. Фактически это было лишением сана. На отпевании о. Кирилла я присутствовал уже как мирянин.

Могилка о. Кирилла - в нескольких шагах от храма, в котором он заканчивал свое земное служение. Над могилкой - простое надгробие, маленький невзрачный крест. После смерти тело о. Кирилла осталось в окружении той же скромной, дешевой и непритязательной обстановки, в которой оно находилось всегда. В годовщину его смерти - 28 июня - на этой могилке свечи и цветы.

Будет ли когда-нибудь о. Кирилл, а если уж быть точным, схиархимандрит Косма, причислен к лику святых? Мне это глубоко безразлично. Я всегда подозревал, что у Бога есть своя табель о рангах, которая может несколько отличаться от православных церковных святцев.

Душа о. Кирилла осталась с нами. Присутствие о. Кирилла в моей жизни я ощущаю постоянно. Так же, как и силу его молитвы.

О. Кирилл сделал главное в моей жизни - он восстановил во мне веру в Бога и в человека. Он показал мне великий и прекрасный мир, в который я, к сожалению, не попаду. Но я счастлив тем, что хотя бы издали смог этот мир увидеть. Я благодарен Богу за то, что в моей жизни был о. Кирилл.

И последнее, что мне хочется сказать, заканчивая свои записки. Я сознаю, что далеко не каждому они понравятся. Но я и не задавался целью полностью раскрыть образ о. Кирилла - это для человека невозможно, а тем более подогнать его под некий лубочный стереотип святого. Это не нужно. Я вижу перед собой о. Кирилла таким, каким он мне представился и каким я смог его воспринять. Пусть о каждом из нас остается некая тайна.

Я надеюсь, что о. Кирилл на меня не обидится. Я знаю, что в своих молитвах он поминает и меня.

Сказал Господь Своим ученикам: вы - свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного. Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все. Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном.

«Вы свет мира», - говорит Христос, обращаясь к Своим ученикам. И это относится ко всем христианам и, в первую очередь, к тем, кто призван к пастырству. Как свет, они видны всем, и глаза многих устремлены на них. «Не может укрыться город, стоящий на верху горы». Одни восхищаются ими, радуются их присутствию, другие завидуют им и ненавидят их, и ищут уничтожить их. Потому они должны ходить со всякой осмотрительностью, помня об этом. Как свет мира, они призваны освещать других и сообщать свет другим.

Христос зажег эти свечи не для того, чтобы поставить их под сосудом. Свет Христова благовестия столь силен и столь самоочевиден, что светит всем в доме - всем, кто приходит в Церковь. Мы слышим эти слова во время архиерейского облачения посередине храма - в начале Божественной литургии: «Тако да просветится свет твой пред человеки, яко да видят добрые дела твоя, и прославят Отца нашего, иже на небесех». Тот, кто Христов, должен быть светом пред людьми. Жизнью и словом истины пастырь должен быть светильником горящим и светящим. Мы должны делать добрые дела не для того, чтобы увидели наш свет, который всегда может стать тьмой, а для того, чтобы увидели в нас и в наших делах присутствие света Христова. Не для того, чтобы прославили нас, а для того, чтобы прославили Отца нашего, Который на небесах.

Как Христос пришел не для того, чтобы нарушить закон или пророков, но исполнить, - так те, кто Христов, и прежде всего Его пастыри, должны дорожить всем, что исходит от Бога. И в послушании всему, что хранит Церковь, устремляться к свету Христову. «Истинно говорю вам, - торжественно провозглашает Тот, Кто Аминь, Свидетель верный, - доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все». Слово Господне пребывает вовек - слово Закона и слово Евангелия. Так заботится Бог о Своей Церкви, что все, что принадлежит в ней Богу и носит печать Его имени, сколь бы ни казалась оно незначительным, должно свято храниться. И Христос дает заповедь Своим ученикам - всем христианам и прежде всего пастырям - соблюдать все установления церковные, показывая, как опасно пренебрегать ими. «Кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном».

Среди заповедей Божиих и правил Церкви есть такие, которые меньше других. Но они только относительно малейшие. Опасно в вероучении и в духовной жизни отменять малейшие Божии предписания. В этом - посягательство на святыню Божию. Чем дальше идет отступление, тем оно разрушительней. «Посему, братия, - говорит великий учитель Церкви святой Иоанн Дамаскин, - да стоим на Церковном Предании, как на камне веры нашей, не передвигая границы, которую поставили святые отцы наши, не давая места тем, кто желает нововведений и разрушения здания Святой Божией Вселенской Апостольской Церкви, ибо, если каждый будет поступать по своей воле, мало-помалу разрушится все дело Церкви». Нечестиво разорять малейшую заповедь, но несравненно ужасней научить этому других. Кто поступает так, тот будет малейшим по отношению к Царству Небесному, к Царству славы. Но есть в Церкви Христовой великие святые, которые сподобились сотворить добро и научить добру других. Ибо те, кто не творят так, как учат, одной рукой строят, а другой разрушают. А те, кто говорят от опытного боговедения, те, кто живут согласно тому, что они проповедуют, подлинно велики. Они просветятся как солнце в Царствии Небесном.

. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного:

…Христос повелел: «Да светит свет ваш пред людьми...» не для того, чтобы мы жили для любочестия (да не будет этого!). Христос искореняет его, повелевая и молитву, и милостыню творить (делать добро. – Ред. ) не всенародно и от одной руки утаивать, что сделано другою, но для того, чтобы никому не подавали мы справедливого повода к соблазну. В таком случае и против воли нашей свет дел озарит видящих и обратит к славословию Божию. Ибо, что это разумеет Христос, видно из того, что не сказано: чтобы прославились вы, но чтобы видели ваши «добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (2, 187).

…Поскольку иные имеют в виду при этом не Владычнее слово, но свою славу, Спаситель дал такой совет: «смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми… иначе не будет вам награды» (). Первыми словами () выражаются благонравие и любовь к добру, которые не могут укрыться, если бы и хотели этого делающие, а вторыми () обуздывается славолюбие. В первых Господь воспрещает порок, а в последних – желание делать напоказ. Последнее не противоречит первому, но воспрещает пороки, как бы неразрывно следующие за добродетелями. Только добродетель, совершаемая не напоказ, в собственном смысле может быть названа добродетелью и действительно ею является; если же увлекается в славолюбие, то перестает быть истинной добродетелью. Ибо умалчиваю о том, что подающие милостыню напоказ не по любви к добру это делают, но чтобы выставить на позор чужие бедствия. Услаждаясь тем, что именуются милостивыми, не отказываются они преувеличивать чужие злополучия. А это: «да светит свет ваш,» – сказано не с тем, чтобы мы величались, но в том смысле, что делу доброму невозможно быть умолчану, если бы и скрывали делающие. Как светильник, показавшись в безлунную ночь, сам собою обращает к себе взоры, так и добродетель, против воли обладающих ею, обыкновенно озаряет всех (3, 72 –73).

. Кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном, а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном:

…Недостойным веры почтут учителя, который не делает того, что должно. Сказано: «Кто сотворит и научит…» Но если бы только "сотворит" значило и "научит" , то не было бы прибавлено второе (2, 23).

…Бесполезны, как слово, которого нельзя привести в исполнение, так и дело, которого нельзя высказать. Ибо словом и делом (хотя бы и не угодно это было тем, которые добрословесную мудрость неосновательно почитают чем-то малоценным и презренным) очертывается правая и. светлая жизнь наставников. «Кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном» . Если же надлежит сделать сравнение между тем и другим, то лучше делать не говоря, нежели говорить не делая (2, 359).

. Если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное

…То есть, если оказавшихся благоискусными в Ветхом завете (ибо не о тех говорю теперь, которые будут наказаны) не превзойдете столько, сколько небо отстоит от земли, «не войдете в Царство Небесное» . Ибо за подвигам справедливо следуют и награды. Ветхозаветные за житие, соразмерное их силам, в награду приняли землю и долгоденствие. Ибо сказано: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы тебе была хорошо и чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, твой, дает тебе» (). А нам, проходящим: сугубые евангельские поприща, уготованы Небо и Небесные блага (3, 115).

…Поскольку, может быть, подумав, будто бы в священных Евангелиях есть некое противоречие, написал ты: Спаситель сказал фарисеям, как лишенным; добродетели: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры» (), а апостолам: «Если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев...» , то в ответ на это пишу: надлежит разуметь, что сказано: «превзойдет» ту правду, какую… надлежало иметь книжникам. Ибо царствовать справедливо было не превосходящим только людей, достойных сожаления и слез, но в великом преизбытке превосходящим и тех, которые заслуживали одобрение по Закону и вели образ жизни, приличный Небу (3, 130–131).

. А Я говорю вам, что всякий гневающийся на брата своего напрасно – подлежит суду

…Нередко размышляя сам с собой, почему страх человеческий сильнее страха Божия… осуждал я несказанно нерадение. Сильнейших, если и оскорбляют, терпим с великой скромностью, потому что страх служит вместо узды и не позволяет идти дальше. А слабейшим, если даже и не огорчили нас, оказываем вражду, – хотя Христос повелел: не гневайся «на брата своего напрасно» – что гораздо тебе легче, нежели сносить напрасные обиды другого. Ибо там много пищи для огня, а здесь, хотя и нет горючего вещества, сами возжи­гаем пламень. Не одно и то же: когда другой подкладывает огонь, не ожечь­ся, и, когда никто не тревожит, оста­ваться в безмолвии и покое. Кто одер­жал верх над желавшим поджечь, тот показал в себе признаки высочайшего любомудрия, а в ком видим последнее, тот не заслуживает удивления. Поэто­му когда, делая большее из страха че­ловеческого, не хотим сделать меньше­го ради страха Божия, тогда останется ли нам какое оправдание? (3, 300–301).

. Если ты принесешь дар твой к жерт­веннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой:

…Примирение нас друг с другом всего важнее для Бога Слова. Ибо Тот, Кто примирил Небесное с земным, прекра­щает и наши вражды, не дозволяя воз­никнуть им, и возникшие исторгает с корнем. Он говорит: Не гневайся «на брата своего напрасно» (). По­скольку же знал поползновенность че­ловеческой немощи, то истребляет кор­ни происшедшей вражды и терпит, что­бы назначенный Ему дар оставался не принесенным, пока мы не примиримся между собою. Поэтому в сказанном за­ключается крайнее человеколюбие, но не лишенное и справедливости. «Ты взыскуешь, – говорит Он, – человеко­любия, а обиженный ищет отмщения. Ты называешь Меня милосердным, а он – правдивым. Ты просишь снисхож­дения, а он вопиет, что не оказано ему помощи. Успокой его, справедливо во­пиющего, и не будешь лишен Моего благоволения. Примирись с обиженным и тогда умоляй о Моем примирении с тобою. Не продаю за дар справедливо требуемого другим отмщения, не уни­жаю неподкупного судилища, не оказы­ваю благоволения к обидевшему, пока сетует обиженный. Не малый, но крайне высокий и великий даю тебе дар: от­лагаю исследование дела, не произношу немедленно решительного приговора, даю тебе время удовлетворить обижен­ного» (3, 13–14).

. Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы со­перник не отдал тебя судье

Господь… под «соперником» боголепно разумел пожелание тела, противное духу, и "путем" назвал жизнь, которую род наш проходит не твердо, «совещани­ем» же нашим с телом нарек сознание его противоборства, которое должно быть усматриваемо нами скорее, что­бы иначе, подчинившись его велениям и сделав что-либо недостойное «вышнего звания» (), не были мы пре­даны им Судии, когда придет Он дела и слова наши собрать воедино и воздать «каждому по делам его» () (1, 57–58).

. …Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем:

…Если бы осквернение касалось толь­ко преддверия, не самого святилища, то, может быть, болезнь была бы легко исцелима. Если же касается самой ду­ши, то никто да не обманывает себя. Но если кто, в обольщение людей, скажет: никто «не увенчивается, если незаконно будет подвизаться» (), и при этом подумает, что зрение есть закон­ная борьба, если человек удерживается от самого дела, то пусть знает, что Подвигоположник и Судия таковых борений сказал: «Кто смотрит на женщину с вож­делением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.» Поэтому та борьба за­конна, которая не по лености и преду­беждению каждого устанавливается, но законоположена неподкупным Судиею (3, 27).

Поскольку от зрения рождается лю­бовь, то Христос сказал, что без сыто­сти услаждающий взоры есть прелюбо­дей, предупреждая этим не дело толь­ко, но и мысль. [Точно так же] закон наказывает человекоубийцу, а Христос даже гневающегося, потому что Он да­ет устав душе, а закон – только руке, и Он тем самым, что не дозволяет ра­сти корню, предотвращает и ветви. По­этому обуздывай и око, и раздражитель­ность: первое, чтобы не привело тебя к прелюбодейству, а последнюю, чтобы не довела до убийства (2, 280).

…Общие законы даны для того и другого пола… (2, 84) …Поскольку и за­поведи в Законе, и евангельские изрече­ния, в которых воспрещаются грехи и изображаются Блаженства, изречены и мужам, и женам, то и жены пусть будут осторожны и обуздывают очи, чтобы за невоздержное зрение не потерпеть им наказаний, как прелюбодеицам (2, 86)…

…Не одно и то же – увидеть внезап­но и уязвиться и потерпеть то же тща­тельно гоняющемуся за чужою красо­тою… Увидевший внезапно и уязвившийся может и извлечь стрелу целомуд­ренным помыслом, и залечить рану. А кто непрестанно и со тщанием смот­рит, тот, если и не соделает греха телом, то совершил его уже душой и, услужи­вая страсти зрением, самое преступление согласием на него приводит в исполнение. Поэтому и Божие слово тех, которые не просто увидели и уязвились (ибо часто случается, что бывает это и ненамеренно), но смотрят и вменяют это себе в дело, назвало прелюбодеями, сказав: «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (2, 58–59).

. Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя… И ес­ли правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело было ввержено в геенну:

…Правым глазом и правой рукой Все­благой Христос наименовал близость к нам друзей и преданных нам за их бла­горасположение… Поэтому, как скоро кто-либо из них делается виновником со­блазна, погрязает в каком-либо грехе, который и нас подвергает укоризне, а ему самому приносит бесчестие, надле­жит отсечь такового. Иначе и ты, подоб­но ему делаясь вредоносным, утратишь телесную чистоту, сообщив недуг свой тем, которые не заражены еще подобны­ми страстями (1, 59–60).

…Взять верх над вожделением – и признается великим, и действительно есть великое дело, но гораздо важнее быть предусмотрительным, чтобы не одолела эта болезнь… Осторожность лучше смелого любочестия, и Божествен­ные изречения предпочитать собственным рассуждениям – дело святое и са­мое справедливое. Всеми силами должно обуздывать очи, избегать пытливого и, невоздержного лицезрения, как уязвля­ющего смертельно, потому что от него вторгается в душу порок, овладевая, су­щественными ее частями, и, изгнав рас­судок, всецело делает ее добычею стра­сти (2, 121–124).

. А Я говорю вам: не клянись вовсе

…Не клясться – значит и не требо­вать клятвы. Ибо если не хочешь сам клясться, то и от других не потребуешь клятвы по следующим двум причинам: вопрошаемый или стоит во истине, или, напротив того, лжет. Если человеку обычно стоять во истине, то, без сомне­ния, и до клятвы говорит он истину. А если он лжец, то, и поклявшись, лжет. Итак, по той и по другой причине не надлежит требовать клятвы (1, 105–106).

. Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в пра­вую щеку твою, обрати к нему и другую:

…Законодатель обоих Заветов (Вет­хого и Нового. – Ред.) Один; но Закон иудеям запрещал только дела, а Еванге­лие, преподавая нам учение, как любомудрым, и самые мысли, от которых рождаются действия, преграждает, как источники зла, не только наказывая строго учиненные грехи, но и полагая надежные преграды к их совершению… Закон мерой наказания полагает равен­ство страдания, дозволив обиженным де­лать столько же зла, сколько сами по­терпели, чтобы опасением потерпеть то же самое предотвратить злое дело. А Евднгелие кротостью страждущего препятствует пороку простираться в худшее. Поскольку справедливо полагал­ся предел; несправедливости отмщающих и дан был закон, чтобы не соделано было, ничего худого, то воздавалось по­добным за, подобное. Всякий делал то же, в чем обвинял обиженный… Но это было не прекращением прежних худых дел, но вызовом новых, более ужасных, когда один раздражался и делал зло вновь, а другой усиливался отомстить за, старое и не знал никакого предела во зле. Отмщение служило не концом, но началом больших бед, когда обидчик и отмщающий впадали в непримиримый раздор, и что было премудрого в зако­не, что законодатель установил к пред­отвращению грехопадений, то принужда­ли сделаться путем ко греху… Итак, по­скольку столько породилось зол, то Евангелие, подобно огню, угасив начало, остановило стремление зла вперед (3, 124–125).

«Око за око, зуб за зуб» () узаконено было… не для того, чтобы были беспощадны и жестоки к обидев­шим… но чтобы из опасения потерпеть то же, что сами делают, удерживались отваживаться на обиды. Хотя это уза­конение справедливо и во всей строгости согласно с разумом, однако же Божественная тишина, соблюдая кротость и благость и поощряя к ней людей… стра­хом наказания предупреждала падения, потому что если нет делающего обиду, то не будет и отмщающего… Сказанное в Евангелии: «Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» () не противоположно этому, а только выше и лучше и составляет правило самого высокого любомудрия. Там узаконено вовсе не делать зла, о том же, чтобы охотно терпеть зло, люди (под Законом)… не могли и слышать, а здесь излагается любомудренное учение и о добровольном терпении зла… Хоро­ша луна, но прекраснее ее солнце. Поэто­му как луна… и солнце… Создатель один, так. Ветхого и Нового Завета Один Законоположник, узаконивший всё премудро, полезно и соответственно вре­мени (1, 395–397).

…Если ты уязвлен и подвигнут к не­удержимому гневу словами, то как же можешь стать делателем Владычнего ви­нограда? (). Ибо таковым делателем признает Он того только, кто, будучи ударен в одну ланиту, может об­ратить и другую, кто перенес «тягость дня и зной» (), как исполнив­ший все делание заповеди Господней. Поэтому если желаешь этих великих на­град (делателю Владычнего виногра­да. – Ред.), то не возмущайся малыми трудами, но приучись возлюбить труды большие, чтобы не иначе принять тебе пенязь (мзду), как по засвидетельство­вании совершенства трудов твоих. (1, 68).

. Да будете сынами Отца вашего Небес­ного

…Чада Ветхого Завета имели досто­инство усыновления, ибо написано: «Я воспитал и возвысил сыновей, а они возмутились против Меня» (), и еще: «и не помнил Бога, создавшего тебя» ()… В приведенных свидетельствах нахожу почесть, вовсе не безусловную и чистую, но соединенную с обвинением, так что если бы не хотел обвинить их Бог, то и не возвестил бы той почести. Если бы не согрешили, то, может быть, не получили бы этого име­нования, но в основание к большему об­винению с укоризною соединил по­честь… Этой почестью показал, что вина непростительна, О тех же, кто под бла­годатью, взывает сын Громов : «А тем, которые приняли Его, верующим во Имя Его, дал власть быть чадами Божиими» (). Вот почесть без об­винения! Вот достоинство усыновления! Непрестанно повторяя, Спаситель гово­рит: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (); «Зна­ет Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него» (Мф, 6, 8). Поэтому Сам Виновник усы­новления возвещает повсюду, достоинст­во это. Но, показуя, что почесть эта подтверждена самым делом, [апостол] сказал: «…вы не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: «Авва, Отче!» Сей Самый Дух свиде­тельствует духу нашему, что мы – де­ти Божии. А если дети, то и наследни­ки, наследники Божии, сонаследники же Христу» (). Какая по­честь! Как высоко возвел поверженных долу! Ибо апостол показует величие христиан, которое всеми силами должны мы сохранять, чтобы, утратив достоин­ство, не были строже наказаны, как не сделавшиеся лучшими и при столь вы­сокой почести (3, 269–270).

. Итак, будьте совершенны, как совер­шен Отец ваш Небесный:

…Бог дал человеку право обладания [землею. – Ред.], чтобы доказывал он свою добродетель и сохранял подобие [Богу]. Принял ты честь, сказано ему, докажи же свою добродетель, чтобы од­но усвояемо было созданию, а другое – произволению созданного. А возможно и следующее. В начале сказано: …со­творил «человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему» (), а впоследствии говорится: Я «сотворил человека по образу Своему, по об­разу Божию сотворил его» (), без при­бавления: «по подобию» . Сказано же так или потому, что выражение это значит то же самое, или потому, что доброде­тель зависит от произволения, так что сказанное будет иметь такой смысл: «со­творим человека по образу Нашему» , чтобы он по своему произволению при­обрел и это: по подобию. Почему до создания сказал то и другое, а по соз­дании – одно из двух? Единородный Бог, придя на землю, говорит: будьте подобны Отцу вашему Небесному; так одно – "по образу" – сохраняется по созданию, а другое – «по подобию» – по произволению. Но скажут: если че­ловек получил право обладания всем, что есть на земле, то почему же боится он зверей?.. В начале, когда сиял в че­ловеке образ [Божий], все ему было подвластно, поэтому и зверям нарек он имена. Но когда преступил заповедь, по всей справедливости уменьшено его пра­во обладания. И хотя не лишен человек всего права, чтобы милость не оказалась совершенно охладевшею… [но] ограни­чен в нем, потому что справедливость требовала не увенчивать побежденного, но уцеломудривать страхом зверей… когда Ной обновил в себе образ тем, что возлюбил правду, все звери пришли к нему, признавая первоначальное свое рабство и как бы укоряя человека, со­грешившего в начале и утратившего часть своего права на обладание. Да и Даниила почтили львы, и трех отроков не попалил огонь, и Павлу не сделала никакого вреда ехидна, так как они во­зобновили прародительское право обла­дания. Из этого следует, что прароди­тель принял его вполне, утратил же от­части (2, 151–152).

. Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного

…Господь, как Творец и Создатель, хорошо знал, что семена честолюбия изначала вложены в людей не без цели и не напрасно, но чтобы люди, будучи пламенными любителями чести, преуспевали в лучшем. Но обладая этим прекрасным охранением от рабства низким страстям (то есть, любовью к чести), люди этому прирожденному дару дали противное направление и обратили его к чести земной, забыв о Небесной. Поэтому Господь прилагая попечение о душе, отсекает отростки, служащие к худому, и останавливает усиленное стремление к славе человеческой. Но то, что в этой любви к чести способствует стяжанию премирных почестей, не только оставляет, но возбуждает и делает плодоноснейшим: с корнем исторгает желание делать что либо на показ, и стремление к человеческой славе и дозволяет почестей Единого Бога, (2, 103).

…В собственном смысле милостив тот, кто оказывает благодеяния, но не разглашает о бедствиях страждущих. Тот, кто делает добро ради самого добра, заслуживает большую награду, чем делающий это ради награды. А кто делает ради Божественной награды, тот будет поставлен во втором ряду. Но кто не делает должного не ради самого добра, не ради Божией награды, не ради человеческой похвалы, тот не выполняет долг человека…

Насколько сохраняющий целомудрие ради славы человеческой выше не пребывающего в целомудрии даже и ради славы настолько же делающий по славолюбию лучше вовсе не делающего, потому что первый стыдиться людей, а последний не стыдиться ни людей, ни Бога (2, 428 – 429).

…Возможно ли подающему милостыню не быть видимому. Христос испытует намерение подающего. Желающему угодить у тех кому хочет угодить и ловит себе похвалу. Поэтому вознамерившийся угодить Богу хочет от него получить похвалу – это и сказал Христос. Не всякий видимый делает (доброе дело) для того, чтобы ему быть видимым, но только желающий быть видимым и для этого разглашающий тайну, Хотя доброе дело и не может укрыться, но подающий милостыню, не должен об этом заботиться, ибо поступающий так и принимающих позорит, и сам себе провозглашает награду и похвалу (3, 141 –142).

. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая:

Поскольку во след за добрым делом идет у нас тщеславие и желание показать себя, то Господь говорит: ни одно доброе дело да не совершается тобою страстно, и преуспеяние твое да не сопровождается кичливым помыслом, но, если делаешь что хорошо, не выставляй себя на показ, не величайся, не гонись за здешними рукоплесканиями, а ожидай будущих венцов.

. Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный:

Хорошо знаю, что если бы у тебя были деньги, ты отдал бы их нуждающимся, и дивлюсь тому, что приходишь в негодование, когда оскорбившие тебя просят у тебя прощения. Между тем эта не требующая издержек помощь обыкновенно приносит нам пользу не меньшую, чем помощь многими деньгами; потому что от нашей снисходительности и от того, прощаем ли мы оскорбляющих нас, зависит наше спасение. «Отпускайте, и будет отпущено вам», – так взывает Божественное слово.

. Если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно

…Глаз правит всем телом, делает светлым и украшает лицо, служит светильником для всех членов… Что солнце во вселенной, то и глаз в теле… Учитель есть глаз в теле Церкви. Поэтому если он светел, то есть сияет лучами добродетелей, то будет светло и все тело, которым он правит и о котором прилагает надлежащее попечение. А если он темен, то есть делает достойное тьмы, то помрачится все тело. «Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?» (). (1, 373 – 374).

. И что ты смотришь на сучек в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?

…Это общий недуг – быть не только слепым для собственных своих грехопадений, зорким же для проступков ближнего, но себе отыскивать принужденное оправдания, для других же быть строгими и неумолимыми судьями. Действительно освободившиеся от самолюбия… греша, произносят и себе самим тот же приговор, какой произнесли бы и ближним, и исправляют себя покаянием. Этому строгому испытанию подвергая нас, Христос сказал: «Что ты смотришь на сучек в глазе брата твоего?» .. Не надлежит быть строгим судьею к других тому, кто невнимателен к собственным своим недостаткам (2, 414).

. Не давайте святыни псам и не бро­сайте жемчуга вашего перед свиньями…:

…Остерегайся неприявших тайноводства и недостойных слышать Божественное слово. Иные из них нередко даже сме­ются над тем, что выше всякой похвалы. А кому позволительно, тем говори, по­тому что, по Божественному изречению, не псам и не человекообразным свиньям должно давать святое, но ведущим еван­гельскую жизнь (2, 1).

Непозволительно как неосвященным слышать священное, так и оскверненным проникать взором в святилище? закон этого не дозволяет, лучше же указать, это запрещает Божественное слово:.. «Не давайте святыни псам» () (2, 39). …Достойно удивления Божествен­ное изречение: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его но­гами своими и, обратившись, не растер­зали вас» () – слово Божие свя­то и подлинно самый драгоценный би­сер; псы же и свиньи суть погрешающие не только, в догматах, но и в деятельной жизни; и попирание – раздор и состяза­ние об этом покушающихся извратить правоту догматов и оскорбляющих до­блестное житие; а растерзание – пренеб­режение и поругание живущими непра­во… Утверждают, что Господь повелевал не давать и священства непотребным и нечистым, чтобы не осквернили его и не стали нападать на рукоположивших… И если будут говорить, что запрещает совершать Божественное Крещение над теми, которые притворно приступают к вере, но не оставляют своих занятий, – также не спорь (3, 97–98).

. Итак, если вы, будучи злы, умеете дая­ния благие давать детям вашим, тем бо­лее Отец ваш Небесный даст блага про­сящим у Него

Велика благость Божия и человеческая жестокость… Евангельское слово, челове­ческую доброту сравнивая с Божиею благостию, справедливо назвало ее лу­кавством… не природу обвиняя в лукав­стве, ибо написано: «Благотвори, Госпо­ди, добрым и правым в сердцах своих» (), и еще: «Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе» (), но, сравнивая только благость человеческую с Божией, назвало ее лу­кавством (2, 169).

. Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними

…Естество человеческое само в себе имеет точное и неподкупное судилище добродетелей… но поскольку естество на­ше пало и омрачило в себе черты добро­детели, то дан был закон писаный. А так как и он был нарушаем, то ис­правление: было поручаемо лику проро­ков. Когда же они стали отрекаться, го­воря: «Врачевали мы Вавилон, но не исцелился» (), приходит на зем­лю Тот, Кто и в естество вложил семе­на добродетели, и научал законом, и проповедовал через пророков. Поэтому, с пришествием Небесного Царя стало необходимо, чтобы узаконены были дог­маты, приличные Небу; и в священных Евангелиях предписан был образ жизни соответственный и угодный более анге­лам, нежели людям (2, 438).

…Если в себе самом имеешь правило добродетели, то не ищи его у других, но пользуйся домашним сокровищем (2, 439).

. Не может дерево доброе приносить плоды худые

«Может ли ефиоплянин переменить кожу свою и барс – пятна свои? так и вы, можете ли делать доброе, привыкнув делать злое?» ()… Если научились, то есть возможность и отучить себя.., не одно и то же – не мочь и впредь не возмочь; но одно указывает на время настоящее, в которое ленивый ленив, а другое – на время будущее, в которое ни к чему прежде не годный может сде­латься достойным уважения, об этом гла­сят ежедневно сменяющиеся события; ясно же подтверждают это и Писания… Если кто под руководством высшей си­лы захочет потрудиться и все приведет в движение, то он и научится, и плод принесет, и спасется (1, 336).

…Подвижник добродетели в самом подвиге обучается добродетели и позна­ет, что она всего полезнее, всего благо­приличнее, всего более охраняет нас и Узаконена на пользу… Сказанное: «Не может… дерево худое приносить плоды добрые» () Не уничтожает силы покаяния, но осмеивает коснение в де­лании зла. Что пребывает злым, то не может приносить плодов добрых, но пременившись в добродетель – принесет (2, 471–472).

. Ударившему тебя по щеке подставь и другую:

…Царь всего премирного и земного сошел с небес и при­нес нам знамения небесного жития, ко­торые и предложил на борьбу, противо­положную олимпийским ратоборствам. Ибо там увенчивается тот, кто наносит удары и одолевает, а здесь удостаивает­ся провозглашения тот, кто приемлет и терпит удары, потому что победою при­знается не отмщение, но любомудрие. Это – новый закон венцов, потому что и новый способ борений (2, 175). …Если бы потерпеть удар и обиду значило по­нести поражение, то Христос и [апо­стол] Павел не говорили бы противно­го этому. Ибо это новый закон рато­борств, потому что и способ наград еще новее; ибо даются не масличная ветвь, не медные изваяния, блистающие золо­том, не награды жалкие и малоценные, но Царство Небесное и жизнь, не знаю­щая конца. Поэтому если будешь усту­пать и вести себя любомудренно, то не думай, что уступаешь над собою победу, но домогайся той победы, которая сокры­та в кажущемся поражении… не будем вступать в состязание с теми, которые нас бьют и обижают, но уступим им. Ибо таков закон небесных ратоборств (3, 91).

. Всякий приходящий ко Мне и слуша­ющий слова Мои и исполняющий их…

…Сын Отчий, Которому воздаем по­клонение, справедливо называется Сло­вом, не потому что Он – только слово и истолкователь Отца, но потому что со­зидает скорее, нежели произносится сло­во, и рожден бесстрастно. Будучи же Словом, Он ипостасен и имеет собствен­ное личное свойство… А что Он не неипостасен следует из того, что само Сло­во имеет словеса, как говорит о Себе: «Слушающий слова Мои и исполняющий их...» (). Поэтому если Слово имеет словеса, то Оно не неипостасно: на­против, будучи ипостаcным, по бесстра­стному исхождению называется Словом (2, 186).

Святой Церковью читается Евангелие от Матфея. Глава 5, ст. 14 - 19.

14. Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы.

15. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме.

16. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного.

17. Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить.

18. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все.

19. Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном.

(Мф. 5, 14-19)

Строки сегодняшнего евангельского чтения, дорогие братья и сестры, напоминают о том, в чем состоит наше христианское призвание и что должно находиться в центре нашей христианской жизни.

Господь произносит Свою Нагорную проповедь, в которой говорит ученикам и собравшемуся народу: Вы - свет мира (Мф. 5, 14). И это великие слова, которые обращены ко всякому, кто избирает евангельский путь. Источник света - это Господь Иисус Христос, но поскольку верующие в Него воспринимают этот свет и отражают его в мир, то и они и именуются «светом мира». Таковы апостолы, ученики Христовы и истинные христиане.

Византийский богослов XII века Евфимий Зигабен поясняет: « Миром опять назвал людей, живущих в мире, - между тем как они покрыты мраком заблуждения. Вы, говорит, избраны для того, чтобы быть для них светом, и чтобы освещать духовные их глаза светом учения и познания, и руководить их по прямому пути Богопочитания».

Призывая своих последователей к совершенству и чистоте жизни, Спаситель добавляет: Не может укрыться город, стоящий на верху горы (Мф. 5, 14). И действительно, многие города Иудеи, как и других стран, были расположены на вершинах гор или холмов так, что могли быть видны издалека. Таким сравнением Господь показывает, что предназначение Его последователей - светить светом Христовым, жить так, чтобы, видя их добрые дела, люди прославляли Бога.

И как зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме (Мф. 5, 15), так и принявший благодать Христову должен быть горящей свечой, стараясь вести жизнь добрую и праведную, дабы свет этот сиял перед людьми. В домах Палестины того времени обычно было только одно небольшое окно, а потому в них было темно. Лампы были похожи на наполненные маслом плошки, в которых плавал фитиль. В то время, когда не было спичек, было не так просто зажечь светильник. Обычно он стоял на подставке. И как свет лампы должен был быть виден всем, так и жизнь человека в мире должна всем ясно показывать, что он - христианин.

Намереваясь показать отношение Своего нового закона к ветхому, Господь предварительно успокаивает ревность иудеев по закону, говоря: не нарушить пришел Я, но исполнить (Мф. 5, 17). Спаситель говорит о законе с таким благоговением и почтением, какого не было ни у одного раввина: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все (Мф. 5, 18).

Самая маленькая буква, названная в Библии иота , - это знак древнееврейского алфавита « иод». По форме буква эта похожа на апостроф (надстрочный знак). Этим сравнением Спаситель утверждает святость закона: самое малое в законе Божием не останется без исполнения. Архиепископ Аверкий (Таушев) замечает: «Христос, действительно, пришел на землю для того, чтобы в Нем исполнилось все ветхозаветное Слово Божие, чтобы раскрыть, осуществить и утвердить всю силу закона и пророков, показать истинный дух и смысл Ветхого Завета. Он дал полное и глубокое понимание всех ветхозаветных заповедей, проповедуя о недостаточности лишь внешнего, формального подчинения закону».

Нужно сказать, что праведность книжников и фарисеев выражалась обычно в показном исполнении мелочных требований и предписаний закона. Они возникли как дополнения к установленным правилам, описанным в Пятикнижии Моисея, и зачастую были неоправданно жестокими по отношению к людям. Господь в Нагорной проповеди раскрывает сам дух закона Божиего, запрещая кому бы то ни было, искажать его: Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном (Мф. 5, 19), а значит, будет отвержен и не войдет в Царствие Божие.

Но кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном (Мф. 5, 19). Сотворить и научить - значит примером собственной жизни, примером исполнения заповедей Божиих стать для людей путеводным светом.

Наше христианское призвание, дорогие братья и сестры, состоит в том, чтобы стать светом этому миру, отражая Божественную любовь, которая должна выражаться в совершении добрых дел по примеру Христа, Который и является центром нашей с вами жизни. Помогай нам в этом Господь!

Иеромонах Пимен (Шевченко)